Сразу же после восстания на Сенатской площади, в ночь на 15 декабря в Петербурге начались аресты. Декабристов возили на допрос непосредственно к самому Николаю I в Зимний дворец из которого, по меткому выражению Декабриста Захара Чернышева, в эти дни “устроили съезжую”. Николай сам вступал в роли следователя и допрашивал арестованный (в комнатах Эрмитажа). После допросов “государственных преступников” отсылали в Петропавловскую крепость, в большинстве случаев с личными записочками царя, где указывалось, в таких условиях должен содержаться данный арестант. Декабрист Якушкин был, например, прислан со следующей царской запиской: “Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея”.
Следствие было сосредоточено не на идеологии декабристов, не на их политических требованиях, а на вопросе цареубийства.
Поведение декабристов на следствии было различно. Многие ив них не проявили революционной стойкости, потеряли почву под ногами, каялись, плакали, выдавали товарищей. Но были случаи и личного геройства, отказа давать показания и выдавать заговорщиков. В числе стойких и державших себя с достоинством были Лунин, Якушкин, Андреевич 2-й, Петр Борисов, Усовский, Ю. Люблинский и другие. Пестель сначала отвечая на все вопросы полным отрицанием: “Не принадлежа к здесь упоминаемому обществу и ничего не знав о его существовании, тем еще менее могу сказать, к чему стремится истинная его цель и какие предполагало оно меры к достижению оной”, - отвечал он, например, на вопрос о цели тайного общества. Позже, многими выданный, он был вынужден давать, подробные ответы.
“Я никем не был принят в число членов тайного общества, но сам присоединился к оному, - гордо отвечает следователям декабрист Лунин. - Открыть имена их [членов] почитаю противным моей совести, ибо должен бы был обнаружить Братьев и друзей”.
Замечательно одно место следственного дела Михаила Орлова. Даже под арестом, во время допросов, прорвалась у него внезапно мысль о том, что восстание могло бы победить при других обстоятельствах. На вопрос, почему он не выдал заговорщиков, хотя знал об их планах и даже в самое последнее время, Михаил Орлов ответил: “Теперь легко сказать: “Должно было донести”, ибо все известно и преступление совершилось. Но тогда не позволительно ли мне было, по крайней мере, отложить на некоторое время донесение. Но, к нещастию их, обстоятельства созрели прежде их замыслов и вот отчего они пропали”. Набранные курсивом слова Николай I дважды подчеркнул, а над словами “но к нещастию” поставил одиннадцать восклицательных знаков, причем справа, на полях около этого места поставил еще один, дополнительный - двенадцатый - восклицательный знак огромного размера.
Но вместе с тем многие следственные дела декабристов содержат многочисленные покаянные обращения к царю и членам комиссии, слезливые письма раскаявшихся “преступников”, клятвы заслужить, прощение. Почему так много членов общества не проявили стойкости? Ответ представляется ясным. За заключенными в Петропавловской крепости участниками восстания 14 декабря не стояло революционного класса. За стенами тюрьмы они не чувствовали опоры, и многие упали духом. В тюрьме происходили и случаи самоубийства (так, разбил себе голову о стену тюремной камеры декабрист Булатов). Заковывание “в железа” было формой физической пытки (других форм, по-видимому, не применяли), но не менее тяжелы были и моральные пытки - запугивание, обнадеживание, влияние на семью, угрозы смертной казни и пр.
Царские власти были заинтересованы в широком оповещении дворянского общества о якобы “глубоком раскаянии” заключенных, признающих-де ошибочность выступления и восхваляющих милосердие царской власти. Между прочим, для этой цели широко распространялся через полицию и губернскую администрацию один документ, представлявший собой объединение трех писем - предсмертного письма Рылеева к жене, письма декабриста Оболенского к отцу и покаянного письма Якубовича, также к своему отцу. Все три письма распространялись правительством официальным путем: об этом ярко свидетельствует особое “дело” канцелярии петербургского гражданского губернатора, в котором эти покаянные письма аккуратно подшиты к официальным сообщениям о следствии и суде, выдержкам из сенатских ведомостей и пр.
Во время следствия очень быстро - при первых же вопросах - прозвучало имя А. С. Пушкина. Открылось, какое огромное значение имели для декабристов его стихи. Немало вольнодумных стихов - Рылеева, Языкова и других известных и безвестных поэтов -- нашлось при обыске и было записало при допросах. Открылись неизвестные армейские поэты (Жуков и др.) сочинявшие стихи в подражание Пушкину и Рылееву.
Николай I особенно боялся стихов; они могли легко распространиться, их могли списать или запомнить наизусть даже писцы Следственной комиссии. Поэтому во время следствия царь отдал приказ, который никогда не забудет история русской литературы: “Из дел вынуть и сжечь все возмутительные стихи”. Приказ был выполнен, стихи были сожжены; среди них, вероятно, было много произведений, так и оставшихся нам не известными, немало и пушкинских стихов. Случайно уцелела запись лишь одного пушкинского стихотворения “Кинжал”. Его записал на память по требованию следствия декабрист Громнитский (член Общества соединенных славян). Бестужев-Рюмин, показал он, “в разговорах своих выхвалял сочинения Александра Пушкина и прочитал наизусть одно... не менее вольнодумное. Вот оно...” Далее следовал записанный наизусть текст пушкинского “Кинжала”. Его не удалось “вынуть и сжечь” согласно царскому приказу: он расположился на двух смежных страницах показаний, обороты которых были заняты важными текстами допроса, не подлежавшими уничтожению. Тогда военный министр Татищев, председатель Следственной комиссии, все же нашел выход из положения: он густо зачеркнул текст пушкинских стихов, в начале и конце поставив “скрепу” следующего содержания: “С высочайшего соизволения вымарал военный министр Татищев”.
“В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу, - писал Жуковский поэту, томившемуся в ссылке в Михайловском. - Ты ни в чем не замешан, это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством”.
Никакого суда над декабристами в сущности не было. Пародия на суд происходила при закрытых дверях, в глубокой тайне. Вызываемым декабристам спешно предлагали засвидетельствовать их подписи под показаниями на следствии, после чего читали заранее заготовленный приговор и вызывали следующий “разряд”. “Разве нас судили? - спрашивали потом декабристы. - А мы и не знали, что это был суд...”
Пятеро декабристов были поставлены “вне разрядов” и приговорены к четвертованию. Но Николай заменил четвертование повешением.
Выписка из протокола Верховного уголовного суда от 11 июля 1826 г. гласила: “Сообразуясь с высокомонаршим милосердием, в сем деле явленным... Верховный Уголовный суд по высочайше предоставленной ему власти приговорил: вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михаиле Бестужеву-Рюмину и Петру Каховскому приговором суда определенной, сих преступников, за их тяжкие злодеяния, повесить”.
В ночь на 13 июля на кронверке Петропавловской крепости при свете костров устроили виселицу и рано утром вывели заключенных декабристов из крепости для совершения казни. На груди у приговоренных к повешению висели доски с надписью: “Цареубийца”. Руки и ноги были у них закованы в тяжелые кандалы. Пестель был так изнурен, что не мог переступить высокого порога калитки, - стража вынуждена была приподнять его и перенести через порог.
Утро было мрачное и туманное. В некотором отдалении от места казни собралась толпа народа.
Начальник кронверка позже рассказывал: “Когда отняты были скамьи из-под ног, веревки оборвались и трое Преступников... рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски. Запасных веревок не было, их спешили достать в ближайших лавках, но было раннее утро, все было заперто, почему исполнение казни промедлилось. Однако операция была повторена и на этот раз совершилась удачно”. К этому страшному рассказу можно добавить цинически лаконичное “всеподданнейшее донесение” санкт-петербургского генерал-губернатора Голенищева-Кутузова, где указаны имена сорвавшихся с виселицы: “Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком, как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьев - сорвались, но вскоре были опять повешены и получили заслуженную смерть. О чем вашему величеству всеподданнейше доношу”.
Всех прочих заключенных декабристов вывели во двор крепости и разместили в два каре: в одно - принадлежавших к гвардейским полкам, в другое - прочих. Все приговоры сопровождались разжалованием, лишением чинов и дворянства: над осужденными ломали шпаги, срывали с них эполеты и мундиры и бросали в огонь пылающих костров.
Моряков-декабристов отвезли в Кронштадт и в то утро исполнили над ними приговор разжалования на флагманском корабле адмирала Кроуна. Мундиры и эполеты были с них сорваны и брошены в воду. “Можно сказать, что первое проявление либерализма старались истреблять всеми четырьмя стихиями - огнем, водою, воздухом и землею”,- пишет в своих воспоминаниях декабрист В.И. Штейнгель.
Свыше 120 человек декабристов было сослано на разные сроки в Сибирь, на каторгу или поселение. Разжалованные в рядовые были сосланы на Кавказ. Были декабристы, побывавшие и в Сибири, и на Кавказе (Лорер, Одоевский и др.): по отбытия известного срока наказания в Сибири они в качестве “милости” были определены рядовыми в Кавказскую армию где производились военные действия. Их посылали под пули.
Арестованных (всего 316 человек) посадили в сырые и тесные казематы Петропавловской крепости. Там же началось следствие, там же заседал специально организованный Верховный уголовный суд. Все этапы расследования проходи ли под руководством Николая I, кото рый показал себя хорошим дознавателем.
В приговоре суда (начало июля 1826 года) было сказано, что «все подсудимые, без изъятия, по точной силе наших законов, подлежат смертной казни. И потому, если установлением разрядов в наказаниях благоугодно будет Вашему императорскому величеству даровать некоторым из них жизнь, то сие будет не действием закона, а тем менее действием суда, но действием единого монаршего милосердия…» Вместе с тем суд отмечал особо: «И хотя милосердию, от самодержавной власти исходящему, закон не может положить никаких пределов, но Верховный уголовный суд приемлет дерзновение представить, что есть степени преступления столь высокие и с общею безопасностью государства столь смеженные, что самому монарху они, кажется, должны быть недоступны».
Заглянем в источник
Роль простых исполнителей неудачного замысла Рылеева и его друзей – солдат, выведенных на площадь у Сената, была самой жалкой. Они оказались пешками в политической игре. Отчасти их обманули офицеры-революционеры, говоря, что ведут защищать права императора Константина (а также, как сказано в тогдашнем анекдоте, Конституцию – жену Константина). Отчасти они слепо, как и положено служивым, подчинялись приказам командиров, и потом их расстреливали на площади и топили в невских прорубях послушно и слепо действовавшие также по приказу их бывшие товарищи – солдаты правительственных войск. Вот что писал солдат-мятежник Петр Фатеев своим родителям:
«Дорогим родителям низко-пренизко кланяюсь до матушки сырой земли! Великое несчастие постигло меня. За стрельбу зимой на Сенатской площади меня приказали посадить. От этого я долго и не писал Вам. Сидеть дюже плохо: били, не кормили. Теперь я опять на воле. Мне был суд. На суд я попал вместе со своими товарищами. Много нас было, почти что сотня, аль более было нас. Даже страшно на суде было. Судили там господа разные в медалях с царем на шее, долго судили, и сам новый государь император, Его императорское величество Николай Павлович тоже судил нас. Присудили всех на каторжные работы за эту самую стрельбу в Сибирь. Но Царь наш батюшка смилостивился и дал такой указ суду, чтобы весь наш полк отправить на войну с персиянами, так что я, небось, скоро уеду и когда приеду на родину, не ведомо. Прощайте, дорогие родители и все знакомые.
Умные люди говорят, далеко эти самые персияне-то живут, не скоро до них доберемся. Жив буду, вернусь… Более писать не буду, а то не велят нам, опять в острог посадют…»
Легенды и слухи
Тайны истории мятежа на Сенатской площади
В истории декабристов и восстания на Сенатской площади много неясного. Часть историков считает, что параллельно с заговором декабристов происходила попытка дворцового переворота, который пытались устроить военный генерал-губернатор Милорадович и командование гвардии. Генералам был крайне невыгоден приход к власти Николая – человека молодого, незнакомого и чуждого им. Поэтому они вынудили Николая, вопреки завещанию, присягнуть в верности императору Константину I, полагая, что им, старым боевым сподвижникам цесаревича, удастся уговорить его вступить на престол. Но Константин упорствовал в своем отказе от трона, несмотря на отчаянные письма Милорадовича и других к нему. Из-за этого и произошла пауза, которой и воспользовались декабристы.
Но и в их среде не было единодушия. Планы переустройства России, заложенные в программах двух тайных обществ, были весьма различны, и вряд ли состыковывались бы. Согласно «Русской правде» Пестеля, во главе республиканской России должна была встать военная хунта во главе с диктатором, на кресло которого претендовал честолюбивый Пестель. Согласно же проекту Никиты Муравьева, Россия должна была стать конституционной монархией с довольно либеральным устройством. Неизвестно, сумели бы декабристы договориться после предполагаемой победы. Но планам этим не было суждено сбыться.
Много загадок в истории самого восстания. До сих пор нет вразумительных объяснений, почему князь С. П. Трубецкой, избранный диктатором восстания, даже не явился на Сенатскую площадь, где много часов стояли мятежники, хотя жил рядом с ней и, если это была трусость или предательство, почему декабристы впоследствии не осудили его за это? Мемуары самого Трубецкого не дают возможности разгадать эту загадку. Они обрываются на важном для читателя месте – начале допроса Трубецкого императором: «Левашов взял мой допросный лист и пошел к государю: вскоре оба воротились ко мне. Государь мне сказал: “Я…”». Что было дальше, мы никогда не узнаем.
Наконец, в последнее время в литературе было высказано серьезное сомнение относительно разветвленности и организованности декабристских тайных обществ. Не преувеличили ли задним числом сами подследственные, а потом и ссыльные свою революционную деятельность до момента совершения ими государственного преступления – мятежа. Организации, в которых они состояли, во многом были аморфны, а их совещания и заседания часто сводились к дружеским пирушкам и острым разговорам о политике, что делалось во многих местах. Проекты же переустройства страны писали в России всегда, со времен Ивана Грозного. Так получается, что большинство материалов о тайной организации декабристов относятся ко времени следствия и ссылки их в Сибирь. В материалах же самого следствия отчетливо видно естественное для политического сыска всех времен стремление «структурировать» на самом деле эфемерную организацию декабристов, оформить более четко ее цели, задачи, организацию. Не будем забывать, что это было время распространения страшных слухов о европейских карбонариях, масонских заговорах. Подследственные вольно и невольно этому помогали. Многие чувствовали себя не просто гвардейцами-мятежниками, вроде Миниха или братьев Орловых, а карбонариями, борцами за свободу.
Есть свидетельства того, что Александр I еще в 1821 году знал о тайных собраниях офицерства, содержании их бесед и споров о будущем России, но не придавал этой информации особого значения. В ответ на доклад генерал-адъютанта Васильчикова о заговоре он сказал: «Дорогой Васильчиков! Вы, который находитесь на моей службе с начала моего царствования, вы знаете, что я разделял и поощрял эти иллюзии и заблуждения». Возможно, этим объясняется инертность власти после доносов в 1825 году двух офицеров – Шервуда и Майбороды – о тайных обществах в армии. Получается, что если бы не ситуация междуцарствия, спровоцированная группой Милорадовича, никакого мятежа, возможно, и не произошло бы…
Однако в указе 10 июля Николай I все-таки проявил милосердие и решился нарушить действительно свирепые (со времен царя Алексея Михайловича и Петра Великого) законы о государственных преступлениях. Это обстоятельство как-то упускается из виду в рассказе о декабристах – государственных преступниках. Если бы к ним применили действовавшие тогда положения закона – Уложения 1649 года, «Воинского устава» Петра Великого и другие указы, – то казни подлежали бы все участники государственного преступления, причем к ним следовало бы (по силе закона) применить самые лютые казни: четвертование, колесование, кнутование, посажение на кол – все то, что Петр Великий, не колеблясь, применял к таким же мятежникам – стрельцам. По воле Николая преступников разделили на 11 разрядов, предполагающих различные виды и сроки наказаний. Пятерых руководителей мятежа (Павла Пестеля, Сергея Муравьева-Апостола, Михаила Бестужева-Рюмина, Кондратия Рылеева и Петра Каховского) казнили через повешение у кронверка Петропавловской крепости, остальных сослали в Сибирь. Следствия и суды над участниками заговора и мятежа еще долго тянулись в других городах.
Н. Бестужев. Общий вид Петровского Завода (в центре – тюрьма, в которой отбывали наказание декабристы)
По всем процессам власти отправили в Сибирь 124 человека. Закованные в кандалы и одетые в арестантские халаты, декабристы отбывали каторгу сначала на Нерчинских рудниках, а затем за высокими стенами Читинского острога и в других местах. Позже их перевели на поселение. Поведение сосланных декабристов и приехавших к ним жен стало образцом достоинства и порядочности. Они жили насыщенной жизнью культурных людей, не унывая и не предаваясь отчаянию. Многие из них на поселении занимались научными исследованиями, живописью, устраивали концерты, давали уроки, переписывались с друзьями. В 1856 году, после начала нового царствования, оставшихся в живых декабристов новый император Александр II помиловал, и они вернулись из Сибири, которая «тоже Россия, только пострашнее».
Вообще же декабрьская история 1825 года имела для России самые печальные последствия. Погибли, сгинули в ссылках незаурядные люди, на долгие годы общественная жизнь была заморожена страхом и унынием. Власть же, испытавшая страшное потрясение мятежных дней, крайне настороженно и недружелюбно смотрела на все предложения модернизации и необходимых стране перемен. Александровская эпоха, начавшаяся при свете солнца ранней весны с надежд, оптимизма, иллюзий и реформ, закончилась сумраком декабрьского дня разочарований, страха, уныния и безнадежности…
Заглянем в источник
Легендарным стало поведение многих жен декабристов, которые, пользуясь правом следовать за своими мужьями-преступниками, добровольно приехали в Сибирь и разделили с ними тяжкий жребий. Власти, не одобрявшие подобной жертвенности, всячески препятствовали поездке женщин, принадлежавших к высшему обществу, откровенно запугивали этих светских дам, всегда живших в комфорте и безопасности. Княгиня М. Н. Волконская, жена князя С. Г. Волконского, писала:
«Губернатор (Иркутска. – Е. А.), видя мою решимость ехать, сказал мне: “Подумайте же, какие условия вы должны будете подписать”. – “Я их подпишу не читая”.– “Я должен велеть обыскать все ваши вещи, вам запрещено иметь малейшие ценности”. С этими словами он ушел и прислал ко мне целую ватагу чиновников. Им пришлось переписывать очень мало: немного белья, три платья, семейные портреты и дорожная аптечку… мне предъявили к подписи пресловутую подписку, причем они мне сказали, чтобы я сохранила с нее копию, дабы хорошенько ее запомнить. Когда они вышли, мой человек, прочитавший ее, сказал мне со слезами на глазах: “Княгиня, что вы сделали, прочтите же, что они от вас требуют! – “Мне все равно, уложимся скорее и поедем”. Вот эта подписка:
“1. Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, т. е. будет уже признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защитить ее от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, который найдут в том, как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущую равную с ним участь, себе подобною; оскорбления сии могут быть даже насильственные. Закоренелым злодеям не страшны наказания. 2. Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне. 3. Ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собой взять не дозволено; это запрещается существующими правилами и нужно для собственной их безопасности по причине, что сии места населены людьми, готовыми на всякого рода преступления. 4. Отъездом в Нерчинский край уничтожается право крепостных людей, с ними прибывших”.
Приведя в порядок вещи, разбросанные чиновниками, и приказав вновь все уложить, я вспомнила, что мне нужна подорожная. Губернатор, после данной мной подписки, не удостаивал меня своим посещением, приходилось мне ожидать его в передней. Я пошла к нему, и мне выдали подорожную на имя казака, который должен был меня сопровождать, мое же имя заменялось словами: “… с везущим”.
По возвращении домой я нашла у себя Александру Муравьеву (рожденную Чернышеву); она только что приехала, выехав несколькими часами ранее ее, я опередила ее на 8 дней. Мы напились чаю, то смеясь, то плача – был повод к тому и другому: нас окружали те же вызывавшие смех чиновники, вернувшиеся для осмотра ее вещей».
Аресты членов тайных обществ шли до середины апреля 1826 года Всего было арестовано 316 человек, но по делу декабристов к следствию и суду было привлечено 579 человек (о многих следствие велось заочно), из которых 80% были военными. В Зимнем дворце арестованных допрашивал сам Николай I - он выступал в роли следователя. Государственных преступников после допроса отсылали в Петропавловскую крепость, в большинстве случаев с личными записками государя; в них высочайше указывалось, как должен содержаться данный арестант. Большую роль в организации суда сыграл Сперанский.
После первых допросов декабристов в Зимнем дворце Николаем I дальнейшие допросы проводились уже в комендантском доме Петропавловской крепости. Как правило, допросы производились всегда ночью. Ни на минуту не прекращавшаяся ходьба по тюремным коридорам, громкий стук открываемых и запираемых дверей и лязг кандалов не давали покоя.
Суд над декабристами происходил при закрытых дверях и походил больше на пародию, чем на объективное разбирательство дела: вызываемым подсудимым предлагали засвидетельствовать подписи под своим ранее данным показаниям, после чего объявляли заранее заготовленный приговор.
Эти ночные заседания Следственной комиссии напоминали собою судилища средневековой инквизиции. Декабристов водили на допросы с завязанными глазами. В первом зале их сажали за ширмы со словами: ""Можете теперь открыться". Сидя за ширмами, декабрист мог слышать шарканье ног многочисленных плац - адъютантов и жандармов. Слышался хохот, рассказывались анекдоты, подчеркивалась полная безучастность к судьбе декабристов.
Через крошечную дырочку в ширмах, едва ли не нарочно проделанную, можно было видеть, как вели на допрос товарищей со скрученными руками и с кандалами на руках и ногах.
В другой комнате - те же ширмы, за ними - две горящие свечи на столе, и ни одного человека во всей комнате.
Наконец заключенного вводили, снова надев повязку на глаза, в третью комнату.
И затем, после минуты мертвой тишины, отрывистый приказ великого князя Михаила Павловича:
Снимите платок!
Ослепленный множеством свечей, декабрист неожиданно оказывался перед Следственным комитетом.
В центре сидел председатель Следственной комиссии военный министр А. И. Татищев, по бокам - великий князь Михаил Павлович, генерал - адьютант Дибич, Голенищев - Кутузов, Бенкендорф, Чернышев, Потапов, Левашев и гражданский сановник князь А. Н. Голицын.
Декабристы лишены были возможности защищаться. Это не было не следствие в обычном понятии судебного процесса, а допрос, где следователи были одновременно и судьями. Здесь продолжались начатые Николаем I в Зимнем дворце допросы, но только более углубленные, с бесконечными очными ставками.
Декабристы по разному вели себя на следствии. Некоторые клялись в лояльности к существующему строю и выдавали своих товарищей. Многие каялись. В числе державших себя с достоинством были М. С. Лунин, И. Д. Якушкин, П. И. Борисов, А. В. Усовский и др. Пестель сначала отрицал свою принадлежность к тайным обществам, но потом, выданный другими арестованными, стал давать подробные сведения.
Многих декабристов содержали в темных казематах, куда не проникал ни один луч света, на руках и ногах у них были кандалы, по временам им уменьшали рацион пищи и питья до голодной нормы. Естественно, что некоторые из них, стремясь избавиться от мук, в отчаянии, под давлением комитета, брали на себя то, чего на самом деле не было и о чем понятия не имели.
Работу Следственной комиссии направлял сам император. В итоге 289 человек были признаны виновными. Из них 121 человек предстал перед Верховным уголовным судом. Кроме того, в Могилеве и Белостоке вершился суд над другими 40 участниками тайных обществ.5 июля 1826 года суд приговорил поставленных вне разрядов П. И. Пестеля, К. Ф. Рылеева. С. И. Муравьева-Апостола, М. П. Бестужева-Рюмина и П. Г. Каховского к смертной казни четвертованием. Однако боязнь прослыть дикарем в просвещенной Европе привела к тому, что Николай заменил эту средневековую казнь повешением. Прочие осужденные были разделены Верховным судом на 11 разрядов. Из 72 членов Верховного суда нашелся только один человек - адмирал Мордвинов, который открыто проголосовал против смертной казни. Он нашел, что она противоречит указам Елизаветы Петровны, Наказу Екатерины II и указу Павла от 13 апреля 1799 года, еще раз отменившему смертную казнь. Мнение Мордвинова не было принято во внимание.
I разряд . В этот разряд вошли декабристы, давшие личное согласие на цареубийство, а также совершившие убийство на Сенатской площади: члены Северного общества - С. П. Трубецкой, Е. П. Оболенский, В. К. Кюхельбекер, А. И. Якубович, Александр Бестужев, Никита Муравьев, И. И. Пущин, И. Д. Якушкин, А. П. Арбузов, Д. И. Завалишин, Н. А. Панов, А. Н. Сутгоф, Д. А. Щепин - Ростовский, В. А. Дивов Н. И. Тургенев; члены Южного общества - Матвей Муравьев - Апостол, А. П. Барятинский, А. В. Поджио, Артамон Муравьев, Ф. Ф. Вадковский, В. Л. Давыдов, А. П. Юшневский, С. Г. Волконский и В. И. Повало - Швейковский; члены Общества соединенных славян - братья Петр и Андрей Борисовы, И. И. Горбачевский, М. М. Спиридонов, В. А. Бечаснов, Я. М. Андреевич и А. С. Пестов. Всего 31 человек, из которых Н. Тургенев находился за границей и был осужден заочно.
Всем им объявляется один и тот же приговор: смертная казнь отсечением головы.
II разряд . Среди них: М. С. Лунин, братья Николай и Михаил Бестужевы, Н. В. Басаргин, К. П. Торсон, И. А. Анненков, В. П. Иващев, доктор Ф. Б. Вольф и др. Все они должны были положить голову на плаху палача - таков был обряд политической смерти, - после чего им объявлялось, что они приговорены к вечной каторге. Всем им вменялось в вину согласие с умыслом цареубийства.
III разряд - два человека: В. И. Штейнгель и Г. С. Батенков, осужденные на вечную каторгу.
IV разряд - 16 человек, среди которых: М. А. Фонвизин, П. А. Муханов, Н. И. Лорер, поэт А. И. Одоевский, М. М. Нарышкин, П. С. Бобрищев - Пушкин, А. М. Муравьев, братья Александр и Петр Беляевы и др. Приговор - 15 лет каторги, после чего - вечное поселение в Сибири.
V разряд - 5 человек: Михаил Кюхельбекер, брат лицейского товарища Пушкина, А. Е. Розен, Н. П. Репин, М. Н. Глебов и М. А. Бодиско 2-й. Все они приговорены были к 10 годам каторги и после этого к вечному поселению.
VI разряд - два человека, А. Н. Муравьев и Ю. К. Люблинский: 6 лет каторги и поселение.
VII разряд - 15 человек, приговоренных к 4 годам каторги и поселению. Среди них были: А. В. Ентальцев, З. Г. Чернышев, П. Ф. Выгодовский, А. Ф. Бригген и др.
VIII разряд - 15 человек. Приговор: лишение чинов и дворянства и ссылка на поселение.
IX разряд - 3 человека, приговоренные к лишению чинов и дворянства и сдаче в солдаты в особо дальние гарнизоны.
X разряд - 1 человек, Михаил Пущин, брат лицейского товарища Пушкина, приговоренный к лишению чинов и дворянства и разжалованию в солдаты с правом на выслугу.
XI разряд - 8 человек. Приговор: лишение чинов и разжалование в солдаты с правом на выслугу лет.
Приговор поразил всех своими сроками. Николай I продиктовал его Следственной комиссии, а Верховный суд не судил, а только безоговорочно, без всякой критики, принял продиктованное ему.
Чтобы показать глубокое раскаяние заключенных, вроде бы признавших ошибочность своего выступления, и проявленное к ним милосердие царской власти, последняя официально через полицию и губернскую администрацию распространила документ, состоявший из трех писем арестованных - предсмертного письма Рылеева к жене, письма Оболенского к отцу и покаянного письма Якубовича к отцу.
Ночью перед казнью к приговоренным к смерти пришел назначенный им духовником протоирей П. Н. Мысловский, протопоп Казанского собора. Он исповедовал, напутствовал и увещевал казнимых. Когда через несколько часов Мысловский вышел от них, он плакал. С трудом он произнес: Они страшно виноваты, но они заблуждались, а не были злодеями!.. Надо молиться, чтобы Бог смягчил сердце царя! Далее он добавил, что Рылеев истинный христианин и думал, что делает добро, и готов был душу свою положить за други своя.
В ночь на 13 июля 1826 года во дворе Петропавловской крепости над осужденными по 11 разрядам был совершен обряд гражданской казни. Им был зачитан приговор о мерах наказания, в знак разжалования с них были сорваны мундиры и ордена и брошены в пылающие костры, над головами переломлены надпиленные шпаги. Ранним утром того же дня на валу кронверка крепости были приведены в исполнение смертные приговоры над пятью декабристами.
Ранним утром 13 июля на кронверке Петропавловской крепости при свете костров состоялась казнь. На груди осужденных висели доски с надписью: Цареубийца. По высочайшему повелению к виселице была также прибита доска с именем и фамилией Ипполита Муравьева-Апостола. У Рылеева, Каховского и Муравьева-Апостола во время казни оборвались веревки, и они упали. По словам священника Мысловского, Муравьев, у которого при падении была рассечена бровь, воскликнул: Боже мой! И повесить порядочно в России не умеют! После длительной задержки казнь была повторена. Генерал - губернатор тут же доложил об этом царю.
Особые комиссии и суды, рассматривавшие дела солдат, участвовавших в восстании, вынесли жестокие приговоры: около 180 человек прогнать сквозь строй и сослать на каторгу, 23 наказать палками и розгами. Из остальных был сформирован сводный полк и отправлен в действующую армию на Кавказ. Туда же был направлен весь Черниговский полк.
Указом 17 (29 ) декабря года учреждена была Комиссия для изысканий о злоумышленных обществах под председательством военного министра Александра Татищева . 30 мая (11 июня ) года следственная комиссия представила императору Николаю всеподданнейший доклад, составленный Д. Н. Блудовым . Манифестом 1 (13 ) июня года учреждён Верховный уголовный суд .
В состав Верховного уголовного суда были включены Мордвинов и Сперанский - именно те высокопоставленные чиновники, которых подозревали в закулисной режиссуре неудавшегося мятежа. Николай I через Бенкендорфа , минуя Следственный комитет, пытался выяснить, был ли связан Сперанский с декабристами . А. Д. Боровков в своих записках свидетельствовал о том, что расследовался вопрос о причастности к планам декабристов Сперанского, Мордвинова, Ермолова и Киселёва , однако затем материалы этого расследования были уничтожены.
К следствию было привлечено 579 человек, из них 11 доносчиков .
На случай сомнения о виде казни, какая сим преступникам судом определена быть может, государь император повелеть мне соизволил предварить вашу светлость, что его величество никак не соизволяет не токмо на четвертование, яко казнь мучительную, но и на расстреляние, как казнь одним воинским преступлениям свойственную, ни даже на простое отсечение головы, и, словом, ни на какую смертную казнь, с пролитием крови сопряженную.
Кроме того, в 1826-1827 гг. военными судами на различные сроки каторжных работ и поселение в Сибирь были осуждены члены ряда тайных обществ, которые не были непосредственно связаны с Северным и Южным обществами, но были близки к ним по духу и устремлениям: Астраханского, Оренбургского, Военных друзей .
Обстоятельства процесса
Усилия Николая I были направлены на скорейшее расследование и наказание виновных: «Я думаю покончить возможно скорее с теми из негодяев, которые не имеют никакого значения по признаниям, какие они могут сделать, но, будучи первыми, поднявшими руку на своё начальство, не могут быть помилованы » . Но на допросах всплывали всё новые имена и факты, так что следственная комиссия смогла завершить следствие над более чем 120 обвиняемыми и тремя сотнями привлечённых к делу только через полгода.
Начало разбирательства
В день восстания были задержаны М. А. Бестужев , Е. П. Оболенский , А. Н. Сутгоф, А. А. Шторх и Д. А. Щепин-Ростовский . Первыми были допрошены Щепин-Ростовский, принятый Николаем за «главное лицо бунта », и Сутгоф, назвавший несколько имен, в том числе, Е. П. Оболенского, А. И. Одоевского , Н. А. Панова , П. Г. Каховского, Н. А. Бестужева и К. Ф. Рылеева, «как главного заговорщика ».
Не допускавший мысли о том, что руководили восставшими прославленные офицеры-гвардейцы, этим же вечером Николай написал Константину: «У нас имеется доказательство, что делом руководил некто Рылеев, статский… »
Вечером 14 декабря Рылеев был арестован и при допросе признал существование тайного общества и его цель - введение конституционной монархии. Он назвал имена А. А . и Н. А. Бестужевых, П. Г. Каховского, В. К. Кюхельбекера , Н. М. Муравьева, Е. П. Оболенского, А. И. Одоевского, И. И. Пущина , А. Н. Сутгофа, С. П. Трубецкого .
Круг подозреваемых стал быстро увеличиваться.
В ночь на 15 декабря были арестованы и доставлены в Зимний дворец А. П. Арбузов , Б. А. Бодиско , Ф. Г. Вишневский , О. В. Горский, А. О. Корнилович , Е. П. Оболенский, С. П. Трубецкой. Допросы арестованных в первую ночь и в последующие дни проходили в Гостиной (ныне зал № 172) в апартаментах Николая I .
«Вдруг я увидел себя в ярко освещённой комнате, перед столом, покрытым красным сукном, около которого сидели все члены нашего Комитета в мундирах и регалиях. Президентское место занимал генерал Татищев, по левую руку от него находились князь А. Н. Голицын, генералы Дибич, Чернышев, Бенкендорф; по правую - великий князь Михаил Павлович, с.-петербургский губернатор Кутузов, генералы Левашев, Потапов, флигель-адъютант Адлерберг… Вся эта обстановка должна была призвести внезапный и необходимый эффект на приведённого с завязанными глазами арестанта ».
Следствие производилось в Петропавловской крепости в обстановке глубокой тайны, а результаты расследования причастности к делу высокопоставленных лиц и заграничных связей декабристских обществ не были включены в заключительное донесение Комиссии и были оформлены секретными приложениями к нему.
Поведение декабристов
Арестованных убеждали давать признательные показания в расчёте на справедливую оценку их императором. Член следственного комитета великий князь Михаил Павлович говорил: «Государь самый лучший ходатай за вас, в этом могу вас заверить » . Надежда на обещанную милость должна была до суда подтолкнуть государственных преступников к покаянию. Упорствующим давали понять, что, несмотря на действовавший в России запрет пыток , у следствия «существуют разные способы заставить вас признаться » . По приказам Николая заковывание декабристов в кандалы практиковалось с первых дней задержания.
Чтобы принудить обвиняемых к нужным следствию признаниям, им говорили о якобы имевшихся против него показаниях, сводили измученных неизвестностью людей ожиданием мучительных для них очных ставках.
Не все выдерживали условий содержания и допросов. Некоторые декабристы страдали нервными расстройствами, а двое из них - А. М. Булатов (10.01.1826) и И. Ю. Поливанов (02.09.1826) в результате болезни скончались.
Проявившие малодушие пытались отказываться от ранее сделанных признательных показаний, испытывая угрызения совести от вреда, причинённого упомянутым ими товарищам, и поняв беспочвенность надежд на оправдание или смягчение участи.
И руководители восстания К. Ф. Рылеев, П. И. Пестель, С. И. Муравьёв-Апостол, М. П. Бестужев-Рюмин, и некоторые другие декабристы принципиально не отказывались от собственных убеждений и, принимая на себя ответственность за содеянное, своими, в разной степени подробными, показаниями пытались показать объективную справедливость идей искоренения существовавших злоупотреблений, их широкую распространённость и поддержку в российском обществе .
Рылеев, который в ходе следствия пять раз был на допросах, двенадцать раз на очных ставках и семьдесят восемь раз отвечал на письменные вопросы, пытался отрицать участие в обществе лиц, сведениями о которых комиссия пока не подтвердила . Свои первые показания он завершил просьбой: «Открыв откровенно и решительно, что мне известно, я прошу одной милости - пощадить молодых людей, вовлеченных в общество, и вспомнить, что дух времени такая сила, пред которою они не в состоянии были устоять ».
Характеристику Пестелю и его позиции на следствии в своих мемуарах дал Николай I: «Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния, с зверским выражением и самой дерзкой смелости в запирательстве ».
Муравьёв-Апостол отвечал на первом допросе, «что готов дать истинный ответ на все то, что до него касается, но что до других лиц относится, того он никогда не обнаружит », и утверждал, что «все возмущение Черниговского полка было им одним сделано, без предварительного на то приготовления », а 25 января обратился к царю с предложением «употребить на пользу отечества дарованные мне небом способности… Какая бы задача ни была на меня возложена, по ревностному исполнению её ваше величество убедитесь в том, что на мое слово можно положиться » .
М. С. Лунин заявил, что назвать имена означало бы «обнаружить братье и друзей ». Долго отказывался от показаний на товарищей И. Д. Якушкин , отправленный в крепость с указанием «заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея », оценивая собственное поведение на следствии, написал, что его показания являлись результатом «ряда сделок с самим собою ».
Совершенно другой оказалась во время следствия позиция князя С. П. Трубецкого, избранного диктатором накануне восстания, но утром 14 декабря отказавшегося от участия в нём . Оправдываясь тем, что «во всяком подобном обществе, хотя бы оно первоначально было составлено из самых честнейших людей, непременно найдутся люди… порочные и худой нравственности », он полностью признал вину, покаялся и просил о помиловании, что помогло ему избежать участи, уготованной остальным руководителям движения.
Среди мотивов, определявших поведение и метания декабристов на следствии, Н. Я. Эйдельман называл :
- тяжесть сознания того, что в застенках оказались все их соратники и, соответственно, отсутствие уверенности в поддержке единомышленниками на воле;
- психологические проблемы из-за противостояния с людьми своего круга, родственниками и вчерашними сослуживцами и знакомыми;
- иллюзии дворянского воспитания, связанные с верой в справедливость царя;
- переживания от вынужденных признаний, моральные и физические страдания из-за инквизиторских методов следствия, направляемого лично императором;
- пессимистические настроения из-за отсутствия упорядоченного законом судопроизводства;
- молодость и отсутствие политического опыта.
Оценка суда и следствия декабристами
Следствию и суду посвятили отдельные страницы своих воспоминаний Н. В. Басаргин , А. П. Беляев, М. А. Бестужев, А. С. Гангеблов , Н. И. Лорер , А. Е. Розен, С. П. Трубецкой, П. И. Фаленберг , И. Д. Якушкин .
По завершении следствия всех арестованных только однажды вызвали в комиссию для подтверждения собственной подписью ранее сделанных показаний. При этом, попытки отказа от ранее сделанных показаний или изменения их в расчёт не принимались. Заключённые декабристы в казематах ожидали начала судебных слушаний и готовились к защите, но когда их без объявления о начале судебного заседания по разрядам начали приводить на оглашение приговоров, они только по обстановке догадались, что это и был суд, который позднее М. И. Пущин назвал «шемякиным ». А. Е. Розен писал, что многие члены Верховного уголовного суда «наводили на нас не только лорнеты, но и зрительные трубки. Может быть, это было из участия и сострадания: им хотелось хоть видеть один только раз и в последний раз тех осуждённых, которых они уже осудили, никогда не видев их и никогда не говорив с ними до осуждения » .
По мнению Н. В. Басаргина приговор «был так несообразен с нашей виновностью, представлял такое несправедливое к нам ожесточение, что как-то возвышал нас даже в собственных наших глазах ».
Общественное мнение
Отклики на следствие и приговор были во всех слоях общества. Консервативно настроенный и недолюбливавший реформатора М. С. Сперанского, одного из главных устроителей процесса, чиновник и мемуарист Ф. Ф. Вигель писал, что действиями императора Николая I «либерализм, столь нам несвойственный, обезоружен и придавлен; слова правосудие и порядок заменили сакраментальное дотоле слово свобода. Строгость его никто не смел, да и не хотел назвать жестокостью: ибо она обеспечивала, как личную безопасность каждого, так и вообще государственную безопасность. Везде были видны весёлые и довольные лица, печальными казались только родственники и приятели мятежников 14 декабря ». При этом автор воспоминаний отметил, что писать обо всём слышанном тогда «ещё не место » .
С учетом общественного положения осуждённых круг «родственников и приятелей » оказался широким. В своих мемуарах декабристы вспоминали о многочисленных случаях сочувствия, внимания и помощи со стороны людей из самых разных слоёв общества.
Опасавшийся общественного возмущения, Николай I велел сохранить в тайне время и место казни декабристов. Сообщения о ней были опубликованы задним числом. Потрясённый А. С. Пушкин , назвавший декабристов «умнейшими людьми России », написал «И я бы мог… » и нарисовал виселицу на полях рукописи. Резко отреагировал на приговор декабристам поэт князь П. А. Вяземский : «Для меня Россия теперь опоганена, окровавлена… Сколько жертв и какая железная рука пала на них » ..
По воле императора в «Донесении следственной комиссии» не было упоминания о том, что государственные преступники требовали освобождения крестьян. Но в доносах тайных агентов «о настроении умов » отмечалось распространение слухов об антикрепостнических целях заговорщиков. Сенатор, член Верховного уголовного суда П. Г. Дивов записал в дневник 5 (17 ) апреля г.: «Ходят слухи о возмущении крестьян; они… говорят, что покойный император дал свободу, а ныне царствующий император не хочет этого исполнить. Подобные слухи несомненно являются последствием заговора 14 декабря » .
Декабристы в своих замыслах не опирались на народ. Простые люди, хорошо знакомые с несправедливостью властей и сочувствующие всем ею наказанным, тем не менее, увидели даже в способе отправки в Сибирь декабристов, осуждённых на каторжные работы за попытку восстать «на утеснителей народа » , подтверждение узаконенных сословных привилегий. Образно их мнение выразил А. И. Герцен : «Наши-то сердечные пешочком ходят туда, а вот господ-то жандармы возят ».
Отклики зарубежной прессы
Официальное освещение процесса в российской прессе было призвано показать объективность следствия, справедливость суда и приговора и, что было важно для Николая I, «успокоить Европу », монархи которой заинтересованно относились к происходившим в России событиям.
Заочно приговорённый к смертной казни декабрист Н. И. Тургенев , с 1826 г. живший в эмиграции, писал, что отношение английской и французской прессы к участникам декабрьского восстания было, в общем и целом, довольно беспристрастным . Позднейшие исследования показали неоднородность интерпретации разными изданиями результатов следствия и суда.
Отчет следственной комиссии был достаточно полно опубликован в крупнейших газетах. Английская «Times» отмечала, что в Санкт-Петербурге прилагаются большие старания, «чтобы снова убедить мир в виновности лиц, участвовавших в заговоре » . 10 августа 1826 г., комментируя приговор, «Times» писала, что 36 обвиняемых были приговорены к смертной казни, но 31 из них смертная казнь была заменена, по милости государя, приговором, значительно более тяжким, чем смерть на эшафоте: пожизненной каторгой в рудниках и отмечала: «Императорское правительство, однако, жестоко ошибается, если думает, что чисто формальное следствие, произведенное комиссией из 8 членов - придворных и адъютантов императора, может пробудить к себе доверие в цивилизованных странах Европы, или даже в менее культурной России ».
Мнения и оценки событий французский изданий определялись их политической направленностью . Консервативные газеты «La Quotidienne» и «Journal des débats » полностью воспроизводили официальные сообщения из России и печатали в извлечениях огромный отчет следственной комиссии, который занимал от десяти до двенадцати страниц приложений в нескольких номерах. «Journal des débats» 22 августа, поддерживая наказание заговорщикам, вынесшим «приговор коронованным особам », писала, что цель этих «экзальтированных людей » - «республика между Сибирью и Крымом » - в их глазах «оправдывала средства и это обязывало их идти путём преступлений и безумств ». Пытаясь поддерживать европейские троны, которые могли пошатнуться из-за выступления декабристов, роялистские газеты насколько возможно преуменьшали значение происшедших в России событий и призывали восхищаться и твердостью, и мягкостью Николая, заявляя, что «сейчас все исполнено радости и спокойствия ». Более либеральный еженедельник «Le Constitutionnel » был более сдержан в одобрении и порицал процесс над декабристами, который проходил «без всякой защиты и при закрытых дверях », был отмечен «печатью тирании и беззакония ». В номере от 10 августа 1826 г. в еженедельнике была подчеркнута жестокость казни пяти декабристов.
Следствие и суд над декабристами
12 декабря Николай Iотдал распоряжение об аресте Никиты Муравьева, но отыскать его удалось только 25-го числа, поскольку он находился в четырехмесячном отпуске и проводил его в своем имении. Зато 14 декабря, во время преследования восставших, отступавших с Сенатской площади, удалось задержать Д. Щепина-Ростовского, Н. Панова и А. Сутгофа – активных членов Северного общества. Отсюда и начал разматываться весь клубок. Первые арестованные указали на десяток других декабристов, среди которых упомянули о Рылееве как руководителе общества. Поздним вечером того же дня Кондратий Федорович был арестован и на допросе упомянул о диктаторе восстания Трубецком. Следствие успешно набирало ход, 14-15 декабря схватили 56 человек. Показательно и поучительно то, как нарастающая волна арестов подействовала на людей, заставляя их забыть и родственные чувства, и дружеские связи, и просто милосердие. Здесь надо вспомнить о различном понимании чести и долга «детьми» и «отцами». Для первых долг честного человека заключался в защите свободы граждан и прогресса страны от деспотизма властей. Вторые главной чертой честного гражданина считали верность присяге и государю. В итоге сенатор Д. Ланской и генерал-адъютант Щербатов поспешили выдать правительству своих племянников, а генерал Депрерадович сам привел в Зимний дворец сына-декабриста.
Основная масса революционеров попала под арест во второй половине декабря 1825 – первой половине января 1826 гг. Власть действовала масштабно, предпочитая арестовывать десяток невиновных, чем оставить на свободе хотя бы одного виновного. Стоило на следствии прозвучать имени юнкера Скарятина или поручика Красносельского, как в Петербург тут же доставляли двух братьев Скарятиных и трех Красносельских.
Хватание виновных и невиновных налево и направо привело к тому, что 64 человека из числа арестованных пришлось вскоре отпустить на свободу. По разным соображениям освобождались и некоторые члены тайных обществ. А.С. Грибоедов – по ходатайству его родственника фельдмаршала Паскевича; внуки Суворова и Витгенштейна – за заслуги дедов; сын личного секретаря императрицы Марии Федоровны – по ее просьбе; М.Ф. Орлов – по слезному ходатайству брата Алексея.
В руки следствия, несмотря на все его старания, попало очень мало конспиративных документов декабристов. Тому было несколько причин. П.Д. Киселев и А.П. Ермолов, получив приказы об аресте Н.В. Басаргина и А.С. Грибоедова, предупредили их об этом и дали возможность сжечь компрометировавшие последних бумаги. В Петербург же Ермолов о Грибоедове докладывал следующее: «Он взят таким образом, что не мог истребить находившихся при нем бумаг, но таковых при нем не найдено, кроме весьма немногих, кои при сем препровождаю».
После первых допросов арестованных препровождают к коменданту Петропавловской крепости А.Я. Сукину. В записках, присылавшихся Сукину Николаем I, оговаривались условия содержания того или иного заключенного. Большим разнообразием эти условия не отличались: «посадить по усмотрению под строгий надзор», «содержать строжайше, дав писать, что хочет», «заковать и содержать строжайше», «заковать в ножные и ручные железа, поступать с ними строго и не иначе содержать как злодея».
Однако, несмотря на прокатившуюся волну арестов, власти не сразу сумели арестовать всех действующих лиц событий 14 и 29 декабря. Так, до конца января 1826 г. они ничего не знали о существовании Общества соединенных славян, а потому приступили к арестам его членов лишь спустя некоторое время. Кроме того, трое активных участников восстаний – Н.А. Бестужев, В.К. Кюхельбекер и И.И. Сухинов – предприняли попытки бежать за кордон. Бестужев был задержан в Кронштадте, переодетый в тулуп и с поддельными документами на имя матроса Василия Ефимова. Кюхельбекера взяли в Варшаве, где он разыскивал своего лицейского друга С.С. Есакова, надеясь с его помощью перейти границу. Сухинова арестовали в Кишиневе в партикулярном платье и подложным паспортом.
Все три попытки бегства могли увенчаться успехом, если бы не нерешительность и колебания декабристов, вызванные скорее всего чувством долга и товарищества, желанием разделить судьбу единомышленников. Этим же можно объяснить и отказ И.И. Пущина воспользоваться заграничным паспортом, который 15 декабря ему привез лицейский товарищ А.М. Горчаков. Могли бежать Н.В. Басаргин, служивший старшим адъютантом П.Д. Киселева, и М.С. Лунин, которого великий князь Константин Павлович, не желавший выдавать своего адъютанта, в апреле 1826 г. даже посылал в приграничье «поохотиться на медведей». Удалось избежать ареста только Н. Тургеневу, который с 1824 г. находился за границей, а с 1826 г. перешел на положение эмигранта.
Первые допросы декабристов начались 14 декабря и продолжались 17 часов без перерыва. Власти очень торопились, опасаясь начала восстания на Украине и выступления Кавказского корпуса.
Уже вечером 14 декабря Николай Iсоставил Тайный следственный комитет, в который вошли: военный министр Татищев, новый петербургский генерал-губернатор П.В. Голенищев-Кутузов, великий князь Михаил Павлович, А.Х. Бенкендорф, Голицын, В.В. Левашов, А.Н. Потапов, А.И. Чернышев и И.И. Дибич. Иными словами 8 генералов и 1 штатский (Голицын). По поводу состава следователей негодовал в концеXIXвека даже великий князь Николай Михайлович:«Поражаешься ничтожности этих следователей, за исключением весьма немногих». Однако дело не в ничтожности избранников императора. Михаил Павлович, например, оказался судьей в собственном деле, ведь восстание 14 декабря было направлено против семейства Романовых, к которому принадлежал и он. Графа Захара Чернышева осудили только потому, что он носил ту же фамилию, что и следователь А.И. Чернышев, который давно и упорно претендовал на огромные владения Захара. Узнав об этой истории, А.П. Ермолов резонно заметил:«Нет, это не беззаконно: ведь по древнему обычаю в России шуба, шапка и сапоги казненного принадлежат палачу». И уж совершенной бестактностью видится включение в состав Следственной комиссии П.В. Голенищева-Кутузова, известного забулдыги и одного из убийц ПавлаI. Однажды он пытался пристыдить Н. Бестужева, спросив:«Скажите, капитан, как вы могли решиться на такое гнусное покушение?» Бестужев моментально парировал: «Я удивляюсь, что это вы мне говорите».
Арестованные допрашивались дважды, сначала в Зимнем дворце, а затем в Следственном комитете. В Зимнем их обычно встречала яростная брань императора: «Мерзавцы, негодяи, злодей, дрянь!»
Следственный комитет придерживался весьма изощренной тактики ведения дела. Получив в свои руки материалы первых допросов, он имел возможность оказывать сильное давление на арестованных, поскольку еще до начала работы Комитета выявились состав и структура тайных обществ, их цели и задачи.
В результате Трубецкой назвал 79 фамилий членов тайного общества, Оболенский – 71, Бурцов – 67, Пестель – 17. После ряда совещаний с императором Следственный комитет решил сосредоточить свое внимание на следующих направлениях: расследование заграничных связей декабристов; расследование их связей с польскими революционерами; выявление тайных обществ на Кавказе и на Украине; выяснение причастности к заговору Сперанского, Мордвинова; раскрытие планов цареубийства.
Романтическое мироощущение декабристов делало их на следствии почти беззащитными: во-первых, у многих из них чувство гражданской ответственности и дворянской чести перед лицом Следственного комитета проявилось в чинопочитании, привычке повиноваться старшим по званию, тем более императору. Во-вторых, те же чувства заставляли другую часть прогрессистов быть откровенными с властью, поскольку гражданская ответственность подразумевала необходимость отвечать за свои действия, чем бы ни грозила расплата за них. Кодекс же дворянской чести в понимании декабристов требовал не только самим не прятаться за спины других, но и не выгораживать этих «других».
Способствовали признаниям арестованных и постоянные угрозы следователей применить к ним пытки. А. Якушкин впоследствии признался: «Угрозы пытки в первый раз смутили меня» . Пытки как таковые к декабристам, правда, не применяли, но их с успехом заменили ручные и ножные кандалы, в которые периодически заковывали подследственных.
Длительное (от двух до четырех месяцев) содержание в кандалах сломило Андреевича, Оболенского, Якубовича, Семенова, Волконского. Добавить можно еще лишение сна, темноту и сырость казематов, а также то, что в описанном положении декабристы находились в течение полугода. После всего этого можно оценить справедливость слов Н.В. Басаргина, который писал: «Тот, кто не испытал в России крепостного ареста, не может вообразить того мрачного, безнадежного чувства, того нравственного упадка духом, скажу более, даже отчаяния, которое не постепенно, а вдруг овладевает человеком, переступившим порог каземата».
Но даже в таких условиях многие декабристы старались не сдаваться на милость победителя. Трудно сказать, как и почему выбрал свой способ защиты Д. Завалишин, но способ этот был интересен. Сначала ему удалось уверить следователей, что он не состоял в тайном обществе, и его отпустили на свободу. Будучи арестован вторично, Завалишин упорно стоял на том, что проник в общество, дабы выдать его правительству. Подобной тактике придерживались Батеньков и Пущин.
К лету 1826 г. документы по делу декабристов удалось окончательно подготовить и направить императору. В приложениях к столичным газетам от 12-13 июня увидело свет «Донесение Следственной комиссии», вслед за ним были составлены «Свод показаний членов злоумышленного общества о внутреннем состоянии государства» и «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ».
1 июля 1826 г. был учрежден Верховный уголовный суд для вынесения приговора декабристам. Следствию не удалось представить восстание 14 декабря как выступление цареубийц и приглушить политическое значение этого события, а значит, теперь эта обязанность возлагалась на судей. По распоряжению Николая Iв состав суда вошло 72 человека, среди которых оказался Сперанский и Мордвинов. Эта была подловатая месть монарха людям, которые разделяли многие взгляды декабристов и намечались ими в состав нового правительства.
Верховный уголовный суд работал в течение сорока дней. На вынесение всех приговоров отводилось лишь четыре заседания, то есть декабристов судили практически заочно. 12 июля императору представили приговор, подготовленный по заданию суда Сперанским. Суд рекомендовал императору приговорить 36 человек к смертной казни; 19 – к пожизненной каторге; 40 – к каторге (от четырех до двадцати лет); 18 – к пожизненной ссылке; 9 – разжаловать в солдаты.
Император, как и обещал, проявил «милосердие», согласился на казнь «лишь» пятерых декабристов и заменил им четвертование повешением. Николай Iсобственноручно расписал, как должна выглядеть церемония наказания мятежников. Ранним утром 13 июля 1826 г. над осужденными совершили обряд «экзекуции». В соответствии с разработанным императором ритуалом осужденных ставили на колени и профос (должностное лицо в воинских частях, исполнявшее полицейские обязанности) ломал над их головами подпиленную шпагу в знак разжалования. Делалось это в спешке и так не умело, что нескольким декабристам поранили головы. После исполнения «экзекуции» всех, кто ей подвергся, одели в арестантскую одежду и вновь разместили по казематам Петропавловской крепости. Мундиры же и знаки отличия, сорванные с декабристов, сожгли на костре.
В четыре часа утра следующего дня во двор Петропавловской крепости вывели приговоренных к повешению. По приказу Николая Iпятерых осужденных на казнь (Пестеля, Рылеева, С. Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского) заживо отпели в крепостной церкви, а после отвели к месту казни. Они были одеты в длинные белые рубахи или саваны, на груди у каждого висела дощечка с надписью: «Государственный преступник». Перед виселицей осужденные в последний раз обнялись, а затем казнь должна была пойти по плану…
Но, когда из-под ног осужденных выбили скамьи, веревки оборвались, и трое рухнули в яму. Якушкин позже писал, что один их них, С. Муравьев-Апостол, при падении сломал ногу, но все же сумел пошутить: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют!»
Запасных веревок не оказалось, пришлось посылать в ближайшие лавки, которые из-за раннего времени были закрыты. В конце концов, обряд казни повторили еще раз, а в ходе его исполнения каждые полчаса в Царское Село, где находился император, отправлялся фельдъегерь с известием, что все обстоит благополучно».
Днем 14 июля 1826 г. Николай Iустроил «очистительное молебствие» на Сенатской площади. Выведенные на площадь войска построили так же, как они стояли в день 14 декабря 1825 г. После окончания молебна войскам зачитали приказ, в котором говорилось:«Ныне суд над ними и казнь, им подлежащие, исполнены, и очищены верные полки от заразы, нам и всей России угрожавшей».
